С Днём Победы, братия и сестры!

Я РУССКИЙ ВОИН

Если у России будут такие воины, то она непобедима

ЖИВАЯ ВОДА

После того как майора Антона Маньшина смело взрывной волной с брони БМП, он вот уже почти три месяца валяется по госпиталям. Сначала ему вправляли выбитые позвонки на Кавказе, затем резали роговицу и прикрепляли сетчатку в Фёдоровской глазной клинике в Москве, теперь он долечивает позвоночник в госпитале им. Вишневского, что в подмосковном Красногорске. Здесь я его и застал. Ожидал увидеть сломленного тяжёлым ранением и постоянной болью человека, однако...

Когда я вошёл в его палату, Антон дочитывал своё утреннее молитвенное правило. Он извинился, попросил пять минут подождать, пока окончит молитвы. Сначала он читал за живых.

– Спаси Господи, сохрани и помилуй всех православных воинов, проходящих службу в Чеченской республике в 207-й комендантской тактической группировке на заставах: Месхетинской, Аллеройской, Центоройской, Курчелойской, Автуринской, Бамутской, Веденской, Итумкалинской и 42-й дивизии, дислоцирующейся в городе Ханкала...

Затем, в молитве за умерших, Антон прочитал длинный список воинов, на поле брани живот положивших, а потом помянул погибших во всех терактах последних лет, указав их место и календарные даты.

После операции Антон плохо видел и потому помянник держал прямо у самых глаз. Когда он окончил молитвы, мы вышли в госпитальный коридор пообщаться. Глядя на своего собеседника, исхудавшего, с прищуренными красноватыми глазами, я позволил себе выразить сочувствие. А он в ответ вдруг задорно рассмеялся.

– Да всё со мной нормально! С Богом – прорвёмся! Хочешь, я прямо сейчас покажу, какую силу даёт крестное знамение? Вот, к примеру, ты сможешь отжаться от пола на трёх пальцах одной руки?

Несмотря на мои протесты, он широко перекрестился, прошептал молитву, принял горизонтальное положение тела и... отжался от пола на трёх пальцах одной руки. Три раза! Для меня сей факт был чем-то совершенно невероятным: с повреждённым позвоночником, после нескольких операций он должен был еле ноги волочить. Позже, придя домой, я попробовал повторить этот трюк. И хотя я человек неслабый и даже бывший спортсмен, но не то что отжаться – удержать своё тело на трёх пальцах одной руки не смог.

– Если бы не перекрестился – у меня бы ничего не получилось, – объяснил Антон.

– Ты что, левша? – поинтересовался я, так как отжимание он делал на левой руке.

– Нет, просто она у меня стала сильнее, чем правая: после ранения навылет рана загнила, руку собирались ампутировать, а я стал поливать её святой водой. Рана зажила, а рука – ты сам видел...

СОЛДАТ НА КРЕСТЕ

Был конец января 1995-го. Федеральные силы взяли Чеченский государственный университет, район Электрозавода, президентский дворец. Большая часть Грозного оказалась под контролем наших войск. Бои проходили уже на выходе из города. Только 15-й микрорайон оставался в руках чеченцев, да площадь Минутки удерживал Хаттаб.

Во все подразделения поступил приказ выделить подвижные мобильные средства для того, чтобы разгрести с площади железнодорожного вокзала подбитую технику: там в первые дни войны полегла 58-я майкопская бригада. Первым до вокзала добрался на своих БМП штурмовой взвод лейтенанта Маньшина. Вокзал находился в низине, и на подходе к нему перед нашими бойцами предстала жуткая картина боя: груда почерневшего и искорёженного металла – то, что раньше было боевой техникой. И даже толстый слой бинтов, которым солдаты заматывали свои лица, не спасал от запаха горелого мяса. Сквозь поднимающуюся к небу чёрную гарь увидели они возле железнодорожного полотна три деревянные опоры линий электропередач, на которых, как показалось издали, кто-то висел.

Когда подъехали поближе, то всех объял ужас. Столбы ЛЭП стояли в виде крестов со сбитыми пробками и, действительно, на них, с привязанными к перекладинам колючей проволокой руками, висели солдаты. Неизвестно, сколько времени они там провисели, ведь майкопская бригада пала здесь почти месяц назад.

Осторожно снять тела не представлялось возможным, и лейтенант Маньшин дал приказ накренить столбы бортом подогнанного БМП. На первом и третьем “кресте” солдаты оказались мёртвыми. А вот когда накренили серединный столб и стали пытаться осторожно откусить штык-ножом колючую проволоку, въевшуюся в почерневшие его руки, солдат вдруг очнулся. Бойцы заметили, что он жив: на порванном бушлате в районе печени виднелась застывшая кровь.

– Ребята, не надо, мне здесь так хорошо, – проговорил солдат, приподняв голову, и тут же испустил дух.

САША “СОЛНЫШКО”

– В феврале 95-го, когда мы вышли из Грозного, – вспоминает Антон Маньшин, – мой взвод оказался в головной походной заставе. Это такое подразделение, которое выделяется для ведения разведки на удалении до полутора километров от основных сил. Если головная застава встречает противника, то вступает с ним в бой и по радиостанции сообщает о количестве неприятеля и характере ведения боя.

Итак, вошли мы в населённый пункт Гикаловское, что неподалёку от Грозного. Селение показалось нам совершенно пустым. Вышли мы из него, и почти тут же попали в засаду.

Бой был скоротечным – минут пятнадцать. И “чехи” нас не ожидали, и мы их не ожидали. Моя машина шла первой и остановилась, чтобы выявить огневые позиции противника. Две остальные машины развернулись на боевую линию и также принялись вести огонь.

После того как чеченцы драпанули от нас на двух Камазах, я принялся считать бойцов. Одного не хватало. Был у нас такой – Саша Сабешкин, механик-водитель. Лысенький такой, с беленьким пушком на голове, по кличке “Солнышко”. Он постоянно возил с собой большой широкий металлический крест. Этот крест он носил в кармане у сердца, время от времени вынимал, чтобы покрестить им свою машину (эта машина так никогда и не была подбита).

Тут ко мне подбегает солдат: “– Товарищ лейтенант, там Саню ранило”. Рванул я туда, смотрю: Солнышко сидит на корточках, держится за живот и ревёт навзрыд. Я очень перепугался: за два месяца грозненских боёв 10 бойцов потерял. А ранение в живот очень опасное, и если его вовремя не локализовать, оно может привести к летальному исходу.

Подбегаю и, зная по опыту, что в таких случаях нужно делать, собираюсь придать его телу горизонтальное положение, чтобы пуля не вошла вглубь желудочно-кишечного тракта. В этом положении можно попытаться раскалить нож, расширить рану и извлечь пулю.

Хватаю его за плечи, чтобы положить на спину и вижу: в руках он держит крест, а в середине распятия торчит пуля. И понимаю: крест находился в кармане у сердца. Пуля шла в сердце. И крест его спас.

Я взял из его рук крест, а он сидит, и из его глаз льются слезы.

После этого случая Саша очень изменился. Раньше он был обычным солдатом: любил посмеяться, пошутить. Теперь же я редко слышал от него какие-то слова. Он полюбил одиночество, стал уединяться. Когда вошли в Шали, в горную местность, часто уходил один в горы, не боялся... Он был представлен к награде, нормально уволился. А потом прислал мне письмо: сейчас он монах по имени Адриан в Тихоно-Луховском монастыре, что в Ивановской области.

РАБ БОЖИЙ АНДРЕЙ

Чечня, март 95-го. Разведгруппа старшего лейтенанта Маньшина действует в горах в районе Шали в поисках баз боевиков. Когда нашли одну из крупных баз, “чехов” ликвидировали. Оставили в живых двух пленных. Один из них – Иса Малиев – был помощником полевого командира. Другой – рядовой боец. Этого, последнего, пришлось вскоре тоже ликвидировать, при попытке к бегству. Ису Малиева таскали вместе с собой по горам. Чеченец был настроен весьма агрессивно. Он страшно таращил глаза, обещал, если останется жить, всем головы поотрезать. Бойцы интересно реагировали на его угрозы: смехом. Первые два дня Иса активно угрожал. А на третий день, когда появилась первая возможность привала, бойцы посадили его за костёр, накормили, поделившись последним, и принялись травить анекдоты. С этого момента Иса замолчал. Два дня молчал. На исходе четвёртых суток разведгруппа перешла горный хребет и вернулась на свою базу. При подходе к базе Антон отвёл в сторонку Ису и развязал ему руки.

– Иди, Иса, я тебя отпускаю. Только смотри, оружие в руки больше не бери. Если тебя в следующий раз поймаю – убью, – прямо говорю!

– Я думал, ты меня в живых не оставишь, – чеченец был удивлён и даже обескуражен.

Он пошёл, но через несколько метров остановился, повернулся и спросил:

– Что вы за люди такие странные, русские?

– Мы просто христиане.

– Знаешь, если бы все русские были такими, как вы, я бы никогда против вас воевать не стал.

– Мы все такие. Просто ты не знаешь.

И он ушёл.

Проходит год. Антон поступал в Московский военный университет, что в Лефортово. Приехал домой после вступительного экзамена. И тут звонок в дверь. Открывает – на пороге стоит Иса собственной персоной – с авоськами, в которых – арбуз, дыни, виноград.

– Как ты меня нашёл?

– Земля слухами полнится, – улыбается.

Он зашёл. Бывшие противники обнялись, чаёк попили. Потом стали прощаться, а Иса и говорит: – Слушай, Антон, ты и твои солдаты очень изменили сердце моё. Я понял, что вы, русские, необычные люди. И что если у России будут такие воины, то она непобедима. Скажи, где у вас можно покреститься?

– Да в любой церкви.

– А отдохнуть... в каком-нибудь монастыре?

Единственный монастырь, который знал Антон – Тихоно-Луховской, в Ивановской области, где подвизался постриженником один из его бойцов. Туда он его и направил. В шутку. Не поверил в намерения чеченца.

Иса уехал. А через два месяца прислал из Ивановской области письмо, в котором говорил, что покрестился с именем Андрей. А ещё через полгода в письме сообщил, что он уже послушник этого монастыря и готовится к принятию монашеского пострига.

Когда Антон заканчивал первый курс, он решил посетить Тихоно-Луховскую обитель, где и узнал от монахов, что послушник Андрей был убит в своей келье во время молитвы. Он стоял на коленях перед иконами, а в спине его торчал нож. Видимо, его соплеменники отомстили...

СЕРЖАНТ НИКИФОРОВ

Когда началась вторая “Чечня”, Антон встал перед выбором: либо доучиваться, либо бросать университет и идти воевать вместе со своим полком. Он выбрал второе...

Февраль 2000 года. Федеральные войска штурмуют Грозный. Чеченцы ожесточённо сопротивляются. 15-й мотострелковый полк, в составе которого – подразделение капитана Маньшина, в ночь с 21 на 22 февраля готовится к третьему штурму южного района Грозного – Черноречье. Два первых штурма были неудачными.

В два часа ночи, подготовив свою группу к бою, Антон вошёл в палатку, помолился возле икон (здесь была батальонная икона Божией Матери “Неупиваемая чаша” и икона Царственных мучеников, которая в Чечне замироточила). Потом он прилёг поспать и видит сон: стоит перед ним священник, который его крестил – отец Фёдор Соколов из Спасо-Преображенского храма, что-то говорит и благословляет крестом, а на фигуру батюшки сверху падает поток света. В этот момент Антона разбудил солдат: “– Товарищ капитан, вставайте, пора...”

4 часа утра 22 февраля – начало штурма Черноречья. Бой длился до 16 вечера и – на удивление – прошёл без единой потери. Черноречье было взято. И в этом бою произошло чудо, о котором Антон рассказывает с дрожью в голосе.

– Был у нас сержант Никифоров Николай, из Костромской области. Почти все мои бойцы, по моему настоянию, носили пояса с 90-м псалмом “Живый в помощи”, а Николай повязывал его на лоб. Крестом прямо на середину лба...

В том бою Николай штурмовал пятиэтажку и был ведущий в боевой тройке. По всем правилам, бойцы боевой тройки должны следовать друг за другом неотрывно. Однако, он увлёкся и, забежав на третий этаж, не заметил, как оторвался от группы. Оказавшись перед входной дверью он вышибает её ногой, делает прострел в коридор из автомата (у него закончились “эфки” – гранаты Ф-1) и распахивает дверь в комнату... А в этот момент “чех” от оконного проёма всаживает ему в лицо автоматную очередь. Николай падает. Подбегают два солдата, подстреливают “чеха”, подходят к Коле и принимаются его пинать со словами: “– Ты чего разлёгся? Вставай! Обалдел, что ли?!” А он лежит, держась руками за голову, и спрашивает: “– Ребята, а что у меня с головой?” А голова – чистая. “Да ничего, просто крыша у тебя поехала!” – отвечают со смехом бойцы. Он встал. Штурм пятиэтажки продолжился...

Уже после боя, под вечер, сержант Никифоров подошёл к Антону: “– Товарищ капитан, хотите верьте, хотите нет: пули попали в лоб и отрикошетили...”.

– Не может этого быть!

На следующее утро, чтобы проверить правдивость рассказа сержанта, капитан Маньшин попросил его показать “место происшествия”.

– Разыскали ту пятиэтажку, поднимаемся на третий этаж, – рассказывает Антон. – Коля указал, где был “чех” и где стоял он сам. А по закону баллистики и гидродинамики пуля, в соприкосновении с предметом под углом, рикошетит в правую сторону. И, соответственно, в правой стене, на высоте его головы, должны остаться – что?.. – следы от пуль! Я ему об этом не сказал. Решил проверить, потому что не верил. И вот, поднимаю я голову вправо от его лба, перевожу взгляд к стене – и в ужасе! На уровне лба, действительно, три отметки от пуль, на расстоянии восьми сантиметров друг от друга!

Сержант Николай Никифоров закончил “Чечню” с орденом и уехал в родную деревню в Костромской области.

Я – РУССКИЙ ВОИН

 Когда взяли Грозный, 15-й мотострелковый полк выпустили “на поле” – отдохнуть, чтобы затем вывести из Чечни. Через пять дней приехал сам генерал Шаманов, построил бойцов: “– Молодцы, задачу выполнили. Однако такого опыта, как у вашего полка, в группировке нет. Поэтому решением Генерального штаба полк не выводится в Россию, а остаётся здесь. Вы идёте на штурм Шатоя в горы”.

Бойцы, конечно, расстроились. Но приказ есть приказ. Через два дня полк строится в колонну и... начинает двигаться по направлению к Дагестану. Это была имитация вывода войск в Россию. Они должны были выйти в Ботлих, затем ночью развернуться и по горам идти в Шатой.

Так они и проделали. Уже на обратном пути полк остановился в селе Октябрьское, что в 20 километрах от Грозного. Здесь полк доукомплектовали техникой и снаряжением и дали сутки на отдых.

– Сидим мы, оружие чистим. Слышим – вертолёт протарахтел и сел неподалёку. Обмениваемся мнениями: видимо, чин какой-то прилетел из группировки, опять нелепые приказы будет отдавать. Минут через пять смотрю – к нам приближается толпа человек в сто. И со всего полка бойцы и офицеры стекаются к этой толпе. А толпа прямо на глазах увеличивается – вдвое, втрое... И движется по направлению к нашему батальону. Моих бойцов прямо-таки смело с БМП – все туда рванули. Мне тоже интересно, на ходу собираю автомат, подбегаю, сквозь толпу пробираюсь и вижу священника, к которому тянут руки все 300 человек и просят: “– Батюшка, дайте крестик! Батюшка, дайте иконку! Помолитесь за меня! Покрестите меня!”

А священник идёт и плачет. И слёзы текут по его щекам. А в его руках – пакетик с иконочками и крестиками, которые он раздаёт. Это был отец Савва Молчанов, священник из отдела Московской Патриархии по взаимодействию с Вооружёнными силами.

НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА

На следующее утро бойцы не взяли с собой батюшку, который по этому поводу очень скорбел. Однако предстояли тяжёлые бои, и офицеры решили не подвергать жизнь священника опасности. Отец Савва на прощание благословил колонну, и полк поехал по направлению к Шатою, где на подступах к этому населённому пункту произошёл бой.

– Моя БМП шла по горной дороге шириной в два с половиной метра и нужно быть ювелиром, чтобы вести по ней машину: справа – горы, слева – пропасть. В этот момент в нашу машину попадает снаряд, она накреняется и начинает сползать в пропасть. Механик-водитель пытается её выровнять. Но он, глупенький, не понимает, что в наклоне прокручивающиеся гусеницы усугубляют сползание. И передо мной встала дилемма: либо механика вытаскивать, либо спасать батальонную икону Божией Матери “Неопалимая купина”. Карабкаюсь, беру за плечи механика и выкидываю его на дорогу. Уже с падающей машины подхожу к люку, чтобы лезть за иконой, и тут мне в спину попадает снайпер. И вторая пуля – в ногу. Я падаю в люк и последним судорожным движением прижимаю к себе икону Божией Матери.

Пока горящая БМП по всем кочкам, под углом 45 градусов, скатывалась в 120-метровую пропасть – я все триплексы в машине успел пересчитать своей головой. Мои бойцы бежали следом со слезами – думали, на мне живого места не останется. Только успели вытащить меня и оттащить на десять метров, машина начала взрываться – детонировал боекомплект. Башня БМП отлетела метров на 20 – хорошо ещё, что не в нашу сторону.

И вот меня, с прижатой к груди иконой, в безсознательном состоянии, тащат бойцы наверх. Бой к тому времени уже заканчивался. Я прихожу в себя и вижу над собой командира полка – Сергея Алексеевича Лукашёва (удивительный офицер, ни одного совещания без крестного знамения не начинал). Он стоит передо мной на коленях и говорит: “– Антон, ты только не умирай”. А я, контуженный и раненный, и поэтому в ситуацию не врубаюсь: “– Товарищ полковник, какие проблемы! Сейчас мне ребята водичку вынесут, я умоюсь от крови, и мы пойдём штурмовать Шатой”. А он меня успокаивает: “– Да, да, Антон, до Берлина с тобой дойдём, Нью-Йорк возьмём. Ты только лежи спокойно...”.

Тут до моего сознания доходит, что в десанте БМП, в планшете (в полевой сумке), у меня осталась маленькая иконка – образ Иисуса Христа. Я подзываю бойцов и отдаю приказ принести икону. Они переглядываются между собой – видимо, командир не в себе. Однако, чтобы утешить меня, идут выполнять приказ.

Машина внизу уже догорала. Броня была раскалена до предела. Солдаты закидали броню и люки десанта снегом и заглянули внутрь: там было всё черным-черно, даже каски переплавились. Увидели обугленный планшет, шомполом по нему ударили – он рассыпался, открывая взору изумлённых бойцов неповреждённую иконку.

– Вот она, – Антон показывает мне эту иконку – обычный бумажный, в ламинированной обёртке образ Иисуса Христа – с чуть оплавленной в одном месте поверхностью.

МОЛИТВА СТАРЦА

Ранение оказалось серьёзным: пуля остановилась в пяти миллиметрах от сердца. В военном госпитале в Ростове-на-Дону ему принесли телефонную трубку: дозвонилась мама.

– Антон, что с тобой?

– Свалился по глупости с БМП, ногу сломал.

– Ты не шути, хватит, давай, приезжай домой, навоевался.

– Мам, ты меня прости, но я должен быть там, вместе со своими бойцами.

– А ты знаешь, что батюшка Фёдор Соколов погиб? Так что давай, приезжай!

Для Антона это сообщение было как шок.

– Мама, когда он погиб?

– В ночь с 21 на 22 февраля. Это было время, когда отец Феодор приснился ему накануне штурма Грозного, во время которого в его полку не было ни одной потери. Антон едва успел сопоставить в своём сознании этот факт, как ушёл в кому. Пять месяцев он провёл без сознания, лежал в четырёх госпиталях, и везде врачи опускали руки: “– Либо пересадка сердца, либо – смерть”.

И тогда Антона по-везли в Оптину пустынь, в скит старца Илии, что в нескольких километрах от монастыря.

Старец Илия помо-лился над ним, три раза прочитал молитву “Да воскреснет Бог”, и Антон открыл глаза. Помнит при этом состояние удивления. В апреле, когда закрывал глаза – почки на растениях только набухали. А от-крыл в сентябре – жёлтые листья, синее небо. Подумал, что, наверное, в раю.

КОНСТАНТИН ВАСИЛЬЕВ

С Константином Васильевым Антон познакомился во время учёбы в военном университете, куда, кстати, он восстановился после того, как вернулся в Москву из Оптиной пустыни. Курсантов сблизило общее трепетное отношение к вере, а также тот факт, что оба увлекались боевыми искусствами. Только Антон занимался восточными единоборствами, а Константин был тренером-инструктором по русскому стилю Кадочникова. Константин всё хотел переманить Антона в свой стиль, но тому было недосуг. К тому времени у Константина появилась невеста, Галина. И он всё обещал познакомить с ней своего друга. Но тот отказывался по той или иной причине.

Антон и Галина познакомились только на похоронах Константина...

В тот вечер, 23 октября 2002 года, подполковник юстиции Константин Васильев задержался на работе, возвращался домой поздно, как всегда в форме. Маршрут с работы проходил мимо площади, на которой расположен ДК на Дубровке. Увидел, как из здания ДК выбежала женщина и закричала, что в здании – люди в масках и они стреляют. Кордонов к тому времени ещё не было выставлено, и он спокойно прошёл в здание. Там его встретили чернявые бородатые люди с автоматами. Он предъявил удостоверение Управления департамента военных судов и сказал: “Я – представитель власти. Отпустите детей, я остаюсь в заложниках вместо них”.

Для чеченцев же человек в военной форме был, как красная тряпка для быка. Они начали издеваться над ним: тыкать в лицо стволом автомата, срывать погоны. И тогда он бросился биться с ними врукопашную. В борьбе с тремя чеченцами он почти выхватил у одного из них автомат. В это время двое других попытались оглушить его прикла-дами, а когда поняли, что могут не одолеть его, принялись стрелять. И даже раненый, получив пять пуль в тело, он продолжал с ними биться. Но последнее, шестое ранение в голову оказалось смертельным.

Сейчас Константина пытаются изобразить как жертву, скрывая тот факт, что он сражался до последнего и умер как воин – в бою. Создаётся впечатление, что вся прежняя жизнь Константина – и духовная, и физи-ческая – была подготовкой к этому, последнему моменту его жизни.

Это был самый первый погибший “Норд Оста”, – конста-тировали потом медэксперты. А нашли его 27 октября – самым последним. Чеченцы сбросили его тело в подвал, где он пролежал четверо суток.

– Следователи нам рассказали, – вспоминает Антон, – что когда нашли его тело, в полуметре от него рыскало множество крыс, которые до него не дотронулись. Я в Чечне навидался крыс и знаю, как они обгладывают мёртвые тела. Подобный поразительный факт встретился мне ещё в Чечне, когда погибший русский офицер упал в яму, кишащую огромными голодными арычными крысами – и они его не тронули.

Когда Константина хоронили, то белый покров с молитвами, которым он был покрыт, сполз, и все увидели, что левая рука с разбитыми костяшками пальцев была сжата в кулак, а правая застыла в троеперстии.

Государственные мужи, отметившие боевыми наградами спецназовцев, штурмовавших театральный центр, в упор не заметили безпримерный подвиг подполковника Васильева. А вот Антон отвёз на родину Кости, в Саров, свой орден Мужества и отдал маме Константина, Надежде Степановне, объяснив свой поступок тем, что его друг более достоин награды, чем он.

АНТОН И ГАЛИНА

Антон и Галина познакомились на похоронах Константина. Потом несколько месяцев не виделись. Антон порвал выданные ему документы на инвалидность и опять уехал в Чечню. После очередного ранения он возвратился в Москву и встретил её вновь. И тогда они оба поняли, что должны быть вместе.

– Когда я её увидел, то полюбил с первого взгляда, – признаётся Антон. – Эта девушка, которую я искал всю жизнь. Такое впечатление, что Костя передал мне свою невесту... Без Гали я, конечно, не могу. Это дар Божий. Это бесконечно дорогой и любимый человек, который не даёт мне ожесточиться после того ужаса, который я увидел на войне.

На выходные больных из госпита-ля отпускают, и Антон спешит к Галине в общежитие.

Антон рассказывает, что недавно они с Галиной ездили к одному из старцев Псково-Печёрского монастыря, который дал совет молодым людям поскорее обвенчаться, а Антону наказал, чтобы шёл на приём к Патриарху – за благословением на рукоположение в священники.

– И кем ты себя видишь в дальнейшем? – интересуюсь я у Антона.

– Да никем не вижу! – машет он рукой, – христианином бы стать. В ближайшее время, пока я здесь, на гражданке, надо успеть жениться. Как вырваться из госпиталя в будний день? Проблема... Потом хотелось бы ещё послужить в армии. А после Чечни, если останусь жив, мечтаю осесть с семьёй в каком-нибудь святом месте – рядом с Троице-Сергиевой Лаврой в Сергиевом Посаде, либо в Козельске, недалеко от Оптиной пустыни. Ну и детишек, конечно, побольше бы, этих маленьких ангелочков...

Андрей Викторович ПОЛЫНСКИЙ.
Русский Дом, Июнь 2004
Рисунок Геннадия Животова