Их захватили в плен у селения Галашки на чечено-ингушской границе. Женю и ещё троих солдат, всего полгода прослуживших в армии и только месяц назад прибывших на эту заставу. Их одних, без сопровождения командиров, отправили на блокпост. К посту подъехала машина скорой помощи, пограничники вышли проверить, что находится внутри. Как выяснилось, в автомобиле перевозили оружие. Из “скорой помощи” выскочили боевики. С глазу на глаз оказались вооружённые до зубов сорокалетние побывавшие на войне мужики, уже прошедшие через не один бой, и безусые неопытные мальчишки. Силы были неравны. Бандиты схватили солдатиков, затолкали в машину. Так начался мученический путь четырёх русских парней из числа многих и многих сотен ребят, томящихся в плену.

А в подмосковный поселок Курилово, где живёт мама Евгения Родионова, прилетела телеграмма. Любовь Васильевна не могла поверить: её сын, говорилось в сообщении, покинул расположение части. И тогда она не мешкая сама поехала к месту его службы. Здесь всё и выяснилось: Евгений никакой не дезертир, он не изменил воинской присяге. Женя находится в плену, и каждая минута его пребывания в руках бандитов опасна для её мальчика.

И ещё одну простую и одновременно страшную истину узнала здесь мать солдата: никто не спасет её сына, не вытащит из плена, кроме неё самой.

Любовь Васильевна вступила на свой крестный путь. Десять месяцев шла она по нему, разыскивая своего сына. Ей говорили, что Женю встречали в отдаленном высокогорном ауле, и мать спешила туда. Оттуда её направляли совсем в другое место, и Любовь Васильевна не медля отправлялась по новому адресу. Она совершала переходы от отчаяния к надежде, то, как она думала, находя следы своего мальчика, то снова теряя их. Она помнит лица и рассказы всех 67 опрошенных ею солдат, освобождённых из плена. Подходила к ним с одним и тем же вопросом: не встречали ли они её сына? А Женя, как выяснилось позже, всё время находился в Бамуте. Мать просто не допускала мысли, всячески гнала её от себя, что её сын, её кровиночка, погиб. И эта уверенность, что она вновь увидит его, обнимет, возьмет за руку, не оставляла её. Всё будет так, надеялась она, как в те быстротечные десять дней, которые совсем недавно подарила ей судьба. Тогда она приезжала к Жене в город Неман Калининградской области, в часть спецподготовки пограничников, куда направили сына. Командир, зная, что парню предстоит нести службу в горячей точке, сжалился над матерью и дал новобранцу десять дней отпуска. Они всё время были рядом. Любовь Васильевна потчевала сына разными лакомствами: когда ещё ему выпадет такая радость, думала тогда она. Мать и сын много гуляли вместе. Однажды они забрели на городское кладбище, в молчании постояли у братской могилы советских воинов, погибших в годы Великой Отечественной войны, там же сфотографировались на память. Они не знали тогда, что это последнее Женино фото, что пройдёт всего год – и его имя тоже будет навечно выбито на гранитной плите этого мемориала рядом с именами защитников Родины.

Любовь Васильевна помнит каждую гору, каждый аул, встречавшиеся на её долгом пути мытарств и скорбей. Она обошла около семидесяти населённых пунктов. В её памяти на всю оставшуюся жизнь отпечатались названия: Итум-Кала, Мескер-Юрт, Автуры, Курчалой, Шатой... Её избивали прикладами, отправляли на минные поля, где якобы находилась могила её сына, стреляли за её спиной. Чего хотели добиться её мучители? Проверяли на прочность эту, такую хрупкую и такую мужественную, русскую женщину? “Ты меня сейчас убьёшь или догонишь на дороге и там расстреляешь?” – спросила однажды Любовь Васильевна одного из бандитов. “Нет, – ответил тот. – Я поражён, что ты меня не боишься. Я уважаю тебя за это.”

Она помнит всех, кто попадался ей на этом, кажется, бесконечном пути по кругам земного ада. И отзывчивых, добрых людей, проявлявших участие в поисках сына, и тех нелюдей, кто словом или поступками добивал истерзанную страданиями мать. Любовь Васильевна может хоть как-то объяснить поступки чеченских боевиков: на их земле шла война, и у неё свои, звериные, законы. Но как забыть и простить слова называющего себя правозащитником Сергея Ковалёва, к которому она в станице Орджоникидзевская в отчаянии обратилась за помощью? “Зачем ты приехала сюда? – прошипел он в лицо Любови Васильевне. – Ты же вырастила убийцу.!” “Защитник прав” стоял в окружении чеченок, только что вышедших из-под артобстрела в Самашках. Слова его были рассчитаны в первую очередь на них, может быть, он хотел ещё больше подогреть их ненависть к несчастной русской женщине.

Как вместить в своем сознании слова депутата Госдумы С. Юшенкова, выступавшего в конце ноября 1996 года перед матерями, отчаявшимися найти своих сыновей? Он предложил тогда закопать три вагона-рефрижератора с неопознанными телами, которые находятся в Ростове. Закопать и обозначить это место... колышком. Не поставить православный крест, не установить обелиск, а вбить деревянный колышек. В целях санитарной безопасности, чтобы не случилось эпидемий – так объяснил своё предложение депутат.

Сколько мучеников встречались на её пути! Советы одних, доброе слово других, деятельное участие третьих были особенно ценными в той горящей, вздрагивающей от бомбовых разрывов, пропитанной ненавистью земле. Любовь Васильевна с благодарностью вспоминает единственную встречу с Львом Рохлиным. Он ничем не мог помочь в её горе, но он сделал то, что должен был сделать всякий нормальный человек: генерал Лев Рохлин, единственный из всех военных чинов, посочувствовал ей. Он взял её руку в свою ладонь и просто, без пафоса сказал: “Прости, мать...” И это искреннее “прости” честного в своём безсилии боевого генерала с благодарностью хранит она в своей памяти.

Любовь Васильевна раздала около семи десятков ксерокопий с фотографий сына – только через посредников из числа чеченцев можно было напасть на след Евгения. Она не знала тогда, что находится неподалёку от него – всего в семи километрах. А если бы знала, конечно же, пошла бы, нет, побежала туда, чтобы спасти его, вырвать из рук мучителей.

Женю казнили в Бамуте 23 мая, в самый день его рождения. Мать узнала об этом лишь в сентябре. В ауле Гельдыген чеченцы устраивали скачки на лошадях – это их любимое развлечение. Любовь Васильевна отправилась в Гельдыген – здесь можно встретить посредников со всех аулов, нельзя упускать возможность услышать хоть какую-то весточку о пропавшем сыне. В толпе её отыскал немолодой чеченец, протянул сложенный пополам листок с фотографией Жени. “Твой сын погиб, ищи его в Бамуте”, – сообщил он. Потом подошёл ещё один, и ещё... Восемь раз пришлось ей выслушать в этот день страшную весть, восемь фотографий держала в руках отчаявшаяся мать к концу праздника, который устроили шумные и довольные собой боевики.

Только тогда она поверила, что её Жени уже нет в живых. Она возвращалась в Ханкалу ночью, в полной темноте, и уже не плакала, а только уговаривала судьбу: “Пусть кто-нибудь выстрелит в меня. Я упаду, и мне уже не будет так больно”. В этот день ушла из неё надежда...

Спустя четыре месяца после смерти Жени Любовь Васильевна встретилась с убийцей своего сына. Зовут его Русланом Хайхороевым. Расспрашивала она его дотошно, надеясь узнать подробности о последних минутах своего сына. Бандит врал, выдумывал разные истории: то Женя будто бы погиб во время бомбёжки, то был застрелен при попытке сбежать из плена. Не выдержав расспросов этой худенькой, с запавшими скорбными глазами и с почерневшим лицом женщины, рассказал правду. Русскому парню, её сыну, был предложен выбор: погибнуть или сменить веру. Он выбрал первое. И крест, что был на его груди, ни за что не захотел снимать, как его ни мучили.

Она знала цену предательства. Сколько историй слышала о тех, кто соглашался на жёсткие требования боевиков, вступал в их стаю. Обратной дороги не было – предателя заставляли истязать своих сослуживцев, расстреливать бывших товарищей. Она встречала матерей тех самых солдат, изменивших воинской присяге, – высохших и почерневших от горя. “Лучше бы мой сын не родился”, – твердила одна из них.

Палач отказался показать, где захоронен Женя, – ставил то одно, то другое условие. И даже за мёртвого, убитого им же парня этот нечеловек требовал от несчастной матери денег. У чеченских боевиков существовали свои расценки: за живых и за мёртвых, за рядовых и офицеров. Размер выкупа исчислялся тысячами долларов.

Через несколько дней Любовь Васильевна встретилась с очередным посредником. Он отыскал её сам, пообещал показать место, где зарыто тело. Чеченец потребовал половину той суммы, которую запросил Руслан Хайхороев.

В помощь Л.В. Родионовой дали двух сапёров, медбрата и водителя. Автомобиль “Урал” с печально известной надписью “Груз 200” взял направление на Бамут. Ни у кого из пятерых находившихся в машине не было уверенности, что они вернутся обратно живыми.

“Это где-то здесь”, – посредник указал квадрат размером 100 на 100 метров. Опавшие листья уже щедро засыпали землю, найти могилу расстрелянных воинов казалось просто невозможным. Копать решили с самого утра – непродолжительный осенний день давал всё же надежду отыскать тела погибших ребят. Но чеченцы не допустили сапёров к указанному месту, потребовали сначала разминировать пойму реки. Когда это было сделано, пришлось очищать от мин дорогу, что вела к тому квадрату, который указал посредник. Затем настала очередь ещё девяти дворов...

День подходил к концу. В шесть часов вечера к группе поиска подъехала чёрная “Волга”. Прибыли новые бандиты с новым требованием: срочно освободить из назранской тюрьмы трёх их товарищей. Все прекрасно знали, что это не какие-нибудь правонарушители, – то были головорезы, попавшие в заключение за совершение уголовных преступлений. Но требования боевиков об их освобождении были категоричными. Заключённых по распоряжению заместителя президента Ингушетии из тюрьмы всё же выпустили. Пока шли переговоры, начало темнеть. Любовь Васильевна поняла: завтра боевики будут ставить всё новые и новые условия. Она попросила саперов начать раскопки. При свете зажжённых фар “Урала” солдаты стали искать тела погибших. Сколько раз к сердцу подбиралось отчаяние: а вдруг не найдём, неужели мой сынок так и останется лежать неприкаянным в этой чужой земле? Но ребята не оставляли поиска: они щупами исследовали каждый метр указанного квадрата, внимательно вглядывались в траву, ладонями ощупывали каменистую почву. “Господи, – молилась мать, – помоги мне. Ну кто его найдёт, кроме меня, кто похоронит тело моего сына...”

Три дуба растут у подножья горы. Под ними выкопали солдаты тела трех юношей и ещё одного неподалеку. Два из них были обезглавлены. “Крестик, крестик”, – закричал кто-то из воинов. На груди одного из погибших ребят под расстегнутой камуфляжной формой увидела Любовь Васильевна маленький крестик. Тот самый, с которым её мальчик ушёл на войну...

В Ростове, куда Л. В. Родионова перевезла тела всех четырёх убиенных воинов, она побыла недолго. Через неделю снова поехала назад, разыскала того самого посредника. “Верни голову сына. Мне не отдают в госпитале его тело без головы, – сказала она. – Ты же взял с меня деньги, а договор нарушил.” Тот принёс русской матери усеченную голову её ребёнка...

Уже много недель спустя, после того как Любовь Васильевна перевезла тело Жени домой, похоронила его по христианскому обычаю, она, приходя на могилу сына и вглядываясь в его фотографию, задает себе одни и те же вопросы: что давало её мальчику силы выдержать нечеловеческие испытания, которые выпали ему, что укрепляло, что поддерживало в нём стойкость, что помогало ему сохранить мужество в последние минуты жизни, не предать страну, не посрамить их род?

Невозможное человеку возможно Богу. Сам Господь, верим мы, стоял рядом с православным русским воином, давал её сыну силы нести до самой мученической кончины свой Крест. А ещё укрепляла Женю Родионова та любовь, которую с самого детства щедро дарила ему мать.

Тот маленький крестик, который двумя руками прижимал к груди её сын, этот символ победы христианства над силами зла, распятие, к которому её мальчик обращал свою последнюю молитву, Любовь Васильевна передала в московский храм Святителя Николая в Пыжах, что на Ордынке. После воскресной литургии его выносят из алтаря и вместе с другими святынями кладут на аналой в середине храма, чтобы православные верующие могли приложиться к этому непоколебимому оружию победы, которое свято хранил воин-мученик, русский юноша Евгений Родионов.

Протоиерей Александр Шаргунов отслужил панихиду на могиле Евгения Родионова.

Здесь покоится русский солдат. Любовь Васильевна - мама убиенного воина. Православные верующие пришли к Жене Родионову с иконами и хоругвями (фото В.Ходакова)

На могиле Жени рядом с памятной плитой воздвигнут высокий деревянный крест. Его поставили на деньги простых людей, которые от чистого сердца, склоняя головы перед величием подвига русского парня, передавали свои пожертвования на это благое дело. В день памяти Евгения к нему приехало множество православных верующих. Клирики и прихожане московского храма Святителя Николая в Пыжах, храма Спаса Нерукотворного подмосковного села Прохорово, храма в честь Вознесения Господня села Сатино Русское, рядом с которым находится кладбище, где похоронен Евгений Родионов. С хоругвями и иконами пришли хоругвеносцы к могиле православного воина, жизнь свою положившего за веру и Отечество, силою креста победившего смерть.

Могильное надгробье умученного юноши стало поминальным каноном, на который верующие люди поставили десятки зажжённых свечей за всех тех ребят, кто жизнь свою положил в недавней жестокой войне. Известных и безымянных, обретших покой в родной земле и лежащих неизвестно в каких полях, найденных собственными родителями и не опознанных до сих пор. Вечная им память!

И рядом со всеми молилась у могилы Жени его мама, такая хрупкая и такая сильная, принявшая на свои плечи тяжелую ношу – горе всех матерей России, потерявших детей. Господь давно уже не даёт нашей стране мудрых, любящих свой народ политиков. Но он посылает на нашу землю таких великих матерей! И они, как своих родных детей, держат на руках всю нашу Россию, исстрадавшуюся, больную и такую любимую всеми нами.

Панихида у могилы умученного воина Жени Родионова не была скорбной. На ней ощущалось иное настроение. Это была скорее радость – радость оттого, что Господь даёт нам таких исповедников веры Христовой, как Его воин Евгений, оттого, что его подвигом укрепляется и наша Церковь, и наша вера, и наше Отечество.

Об этом сказал в своем слове и настоятель храма Святителя Николая протоиерей Александр Шаргунов. “Этот крестик, который не снял с себя воин-мученик, есть приобщённость его к Кресту Христову. Крест Христов открывает нам, что есть высота истины. Крест Христов – в центре православного учения. Распятие претерпев, Христос открыл роду человеческому жизнь вечную. Его распятие открывает истину, глубины Божией любви по отношению к нам. Из того мы узнаём, что Бог любит нас, что Он жизнь Свою полагает за нас. И нет большей любви, чем та, кто душу свою положит за друзей своих.

Мы удивляемся, как Господь мог явить такое чудо и такое знамение в наши дни. Говорим о том, что Евгений родился в обычной семье. Он был не монах, не священник. Простой юноша, который получил обычное воспитание. И в семье вера не была естественной атмосферой. Он пошел в армию, и никто будто бы и не ожидал от него такого удивительного подвига. Господь показывает это чудо для нас, маловерных, для тех, кто не может понять, каким образом это чудо произошло. Мы призываемся постигнуть тайну Креста, о которой Господь говорит, что ради сего пришел Он в мир.

Через страдание достигается величайшая высота святости, все заповеди блаженства, все самые драгоценные качества: смирение, упование не на себя, а на Бога, узнавание, что сила Божия совершается в нашей человеческой немощи, в обретении Христова терпения, в научении такому состраданию, когда человек способен сострадать, как самому себе, другому человеку и целому народу, воспринимать их скорби, как свои собственные.

В этом ряду стоит и мученический подвиг Евгения. О тайне его страданий мы знаем немного, лишь то, что они были долгие и страшные, сравнимые с теми, которые переживали мученики в самые древние времена. Но они свидетельствуют, что душа и тело причастны Кресту Христову, победе Божией, Воскресению Его.

Дай Господь и нам засвидетельствовать во всех испытаниях, какими бы они ни были в нашей жизни, что есть Бог.

Мы знаем, что по всем обычаям Церкви подвиг мученичества – это уже святость. Тем не менее мы совершали сейчас заупокойную службу. Но мы не сомневаемся, что прославление произойдет в скором времени, и будем все молиться об этом”, – призвал всех батюшка.

+ + +

С последними словами, закончившими богослужение, над кладбищем пошёл дождь. “Мы молились на панихиде, а Сам Господь совершил молебен с водосвятием”, – сказала одна женщина, подставляя своё лицо под капли дождя – крупные и тихие, как слёзы скорбящей матери.

А. ХЛУДЕНЦОВ

Фото В. ХОДАКОВА

№ 21(195) май 1999 г.

Когда Любовь Васильевна и Женя расставались в Немане, сын передал ей записную книжку: “Мама, я написал тебе стихи. Прочти их на свой день рождения”. Вот строки из той записной книжки. Не будем придирчивы к этим строкам, они изливались из сердца. Из чистого сердца сына – к своей маме. (“Православная Москва”, 21-195)

ЕВГЕНИЙ РОДИОНОВ, “СТИХИ К МАТЕРИ”

+ + +

Любите мать, как святую,
Любите больше, чем самого себя.
Она вам жизнь дала и воспитала,
Любите мать, она у вас одна.

Сижу в казарме в этот час
И вспоминаю я о вас,
С кем горе, радости делил
И ненавидел, и любил.

Здесь понял я, что значит мать
И дорог чем отец,
За них не жалко жизнь отдать
Хоть я ещё юнец.

+ + +

Пусть в жизни ждут тебя лишь тёплые слова,
И сердце никогда от боли не заплачет.
И пусть всегда кружится голова
От счастья, от любви и от удачи.

+ + +

С днем рожденья тебя поздравляю,
Моя нежная, милая мать.
Ты меня извини, дорогая,
Что тебя не могу я обнять.

Я тебе много счастья желаю,
Чтобы много ты лет прожила,
Чтоб тебя обходили печали
И красивой всегда ты была.

Поздравляю тебя, моя мама,
Я словами от чистой души.
Много счастья желаю, здоровья,
Ты сто лет для меня проживи!

И ещё тебе, мама, желаю,
Чтобы старость тебя не брала,
Чтоб всегда ты была молодая,
И всегда чтоб со мною была.

+ + +

Налейте полные бокалы!
Встать! Смирно!
Русь, ты велика!
Я пью за наши идеалы,
За пограничные войска!

Чечня. 2004 г.