24.03.2022
Москва
Служба информации Союза Православных Хоругвеносцев и Союза Православных Братств
СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ ХОРУГВЕНОСЦЕВ,
СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ БРАТСТВ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
Интервью руководителя объединения "Русский Символъ" Игоря Игоревича Мирошниченко
Рубрика: «Творчество»
Алена ЮРЧЕНКО
И гений, парадоксов друг, и случай, бог изобретатель…
Росток дерзновения, без которого талант немыслим
Творчество – лучшее лекарство против старения, страха и смерти. Художнику Игорю Мирошниченко это известно не понаслышке. Он настоящий созидатель: и школы искусств, и собственного, уникального стиля, и нового, не на что не похожего бренда одежды, участник крупных выставок в России и за рубежом. Несмотря на богатое прошлое и не менее плодотворное настоящее, Игорь Игоревич «звездной болезнью» не страдает. О чем на самом деле мечтает художник по зову сердца и педагог с золотыми руками, читайте в его эксклюзивном интервью «Учительской газете».
Игорь Игоревич, что привело Вас на художественную стезю?
- Рисовал с раннего детства. Благодарен родителям: увидев, чем я занимаюсь, они отвели меня в изостудию в младших классах. Поскольку родился я в семье военнослужащего, при переводе отца в новое место каждый год менял и школу, и студию. Особенно запомнился мне город Уральск в Казахстане, пристанище русского казачества - там и колорит особый! Меня очень вдохновляло это окружение: я начал много писать с натуры, именно там впервые почувствовал цвет, насыщенность. Наряду с этим любил рисовать людей: от графических набросков перешел к портретной живописи, фигурным изображениям человека. Привлекала книжная иллюстрация, я читал запоем, и Тиля Уленшпигеля, и «Тихий Дон» Шолохова, и «Декамерон» Бокаччо. Меня интересовало Возрождение, военная история. Творческие метания навели, в итоге, на мысль о необходимости профильного образования.
Куда и почему решили поступать?
- Сначала пошел в Абрамцевский художественно-промышленный колледж имени В. М. Васнецова. В нашей изостудии распределяли, кто куда пойдет, и я выбрал учебной заведение, уроки в котором носили практико-прикладной характер. Мы много работали с деревом, металлом, но мне хотелось просто рисовать: меня манил холст. Я вернулся обратно, закончил десятилетку, затем поступил Московский государственный текстильный университет имени А. Н. Косыгина (Текстильный институт). Это – художественный вуз с древней историей, которая берет начало еще во ВХУТЕМАСе, сочетает классическую традицию с новаторской, моду 20-х годов прошлого века с авангардистским искусство. Параллельно с дизайном одежды я занимался живописью, чуть меньше – графикой. Поступил в Институт графики и искусства книги имени В.А. Фаворского на Баррикадной, там познакомился со многими корифеями направления. Участвовал в 20-летии Бульдозерной выставки.
Что это участие Вам дало?
- На сегодняшний момент – ничего, коллеги оттуда не занимаются сейчас серьезной художественной работой. Больше дает Евразийский Художественный Союз (ЕСХ). В то, далекое, студенческое время же я активно выставлялся, но постепенно отдалялся от всех московских художественных группировок: занялся духовными поисками, и темами моих работ все чаще становились христианские сюжеты.
Когда у Вас оформился собственный, уникальный стиль?
- Примерно тогда же, со вступлением в Союз. Я считаю, что двигателем творчества является эксперимент. Я экспериментировал и с маслом, и с темперой, и с гуашью, брался за портреты членов царской семьи и обычных людей, писал на религиозную и светскую тематику, вдохновлялся политическими деятелями – не всегда в позитивном ключе. И, что важно отметить, моя работа являлась проводником за границы реальности.
Где Вы вообще выставлялись – внутри России, за границей?
- При Советском Союзе нигде не бывал, кроме Сербии, Румынии, служил в Германии. Позднее не ездил сам, но направлял работы на персональную выставку в Бельгии, на EXPO в Париже в конце 1980-х. Год назад мои картины экспонировались в Сербии на выставке русских художников. Что касается России, в список входят «Crazy – это сразу» в Мультимедиа Арт Музее, выставка, посвященная тысячелетию крещения Руси, персональная экспозиция в Музее космонавтики – там у меня приобрели много работ в Англию и в сам музей.
Как бы Вы сами свой стиль назвали?
- Нынешнему графическому стилю, основанному на монотипе, обозначения пока не придумал. Оно должно быть ведь емким и метким. Условно я называю его «методом взаимодействия». Когда поверхности соприкасаются, они порождают удивительные структуры. Если рассматривать более широкий художественный аспект, можно назвать его неосимволизмом или арт-символизмом. Однако, я считаю, что обозначение совсем не обязательно, иногда оно даже вредит. Если брать хрестоматийные примеры, упомяну Винсента Ван Гога: его творчество не укладывается в рамки какого-либо одного направления, стиль настолько необычен, что сведение его к какому-то жанру, допустим, постимпрессионизму, это будет искусственным ограничением. Сальвадор Дали тоже вышел за пределы сюрреализма.
Вы могли бы отметить кого-то из своих педагогов, оказавших на Вас наибольшее влияние?
- В наше время сложно выделять кого-то одного. По большей части, развивался я самостоятельно, но, конечно, всегда процесс сопровождали люди, которые меня наставляли и направляли, например, Виктор Адольфович, который учил меня рисунку. Или Домогацкий Владимир Николаевич, говоривший с любовью: «Ты всех послушаешь, но сделаешь по-своему». Так преподавателей-профессионалов особо выделить не могу, но могу художников. Один из них, но уже в последнее время – Олег Королев, как раз из Евразийского Художественного Союза. Именно он сподвиг меня на вплетение символов в настоящие живописные произведения, возведение символа в ранг серьезного изобразительного искусства. Живописные образы часто становятся символами. Об обратном же процессе мне до сей поры не было известно ничего.
А как Вы решили преподавать сами?
- Никогда не стремился. Так вышло само. Когда художнику нужна мастерская, он часто идет и предлагает свои услуги для занятий с детьми. В советское время помещение для творчества предоставляли бесплатно, но нужно было набрать учеников. Потом произошла перестройка, все начало рушиться, я с трудом удержал помещение, в котором тогда работал: родители продолжали водить детей проторенной тропой. Постепенно преподавание превратилось и в источник заработка: трудно прожить на одни картины. На западе арт-бизнес сложился, у нас – пока нет.
Почему же?
- Не велась целенаправленная раскрутка художников с упором на работу на родине. В одной из галерей в 90-е годы мне отказали по причине того, что «работы слишком полны созидательной энергии, а им нужно разрушать». Позднее галереи, с которыми я сотрудничал, поглотили большие монопольные сети, которые работали с художниками, интересными на западе, да и то – не всеми, а распиаренными. Сейчас появляется надежда на формирование отечественного арт-рынка в связи с геополитическими изменениями. Он уже существует в виртуальном пространстве, но это несерьезно. Произведение искусства – конкретный эталон. Это – пространство, в которое погружаешься при создании картины, в это пространство художник в буквальном смысле вкладывает атомы своего тела. Именно поэтому такое невероятное впечатление производят на посетителей картины на выставке, интернет аналогичного ощущения не подарит никогда.
Как Вы попали в студию «Мир искусства», что сейчас преподаете, где участвуют ребята?
- Работал на государство, но не устраивали регламент и участие в никому не нужных мероприятиях «для галочки», поэтому переехал сюда, где могу проводить собственную выставку, преподавать по своей методике и обладаю относительной свободой.
Что касается выставок: например, после экспозиции, посвященной Сальвадору Дали в Манеже, мы в школе сделали собственную выставку – «Портреты Дали». В Испании как раз в то же время объявили конкурс, посвященный известному сюрреалисту, и наша девочка заняла там третье место. Работы высылали со всего мира. Но главное для меня – не участие в выставках и состязаниях, а раскрытие индивидуальности ребенка, понять, что ближе ему. Вдруг, он академический рисовальщик или гениальный график? Или живописец, который настолько тонко чувствует свет и цвет, что остро реагирует на малейшие переходы? Дизайнер, увлеченный коллекциями оружия, модой? Будущий архитектор? Книжный иллюстратор? Когда выясняются склонности ребенка, тогда начинается скрупулезная работа именно с ним по конкретному направлению.
А бывает такое, что ученик плох во всем? Ничего ему не дается? Как поступаете в таких случаях?
- Если бы родители раньше времени не забирали своих детей, или сам ребенок не уходил, устав прилагать усилия, я бы мог в любом раскрыть какой-то дар, просто до этого часто не доходит. Или им тяжело, или они чувствуют, что рисование – не их. Но я не ограничиваю ребят какими-либо жанрами или стилями. И человек, который считал себя бездарностью в классическом направлении, на самом деле может оказаться, например, прекрасным абстракционистом.
Сколько длятся занятия? Вы работаете только с детьми или со взрослыми тоже?
- От полутора-двух до шести часов: кто сколько выдержит. Ходят ко мне порой по десять лет: начали детьми, продолжили взрослыми. Есть и отдельные взрослые группы. Бывает, приходят семьи с детьми, родители начинают заниматься на пару с чадом. Бывает и так: ребенок может уйти, а мама или папа – остаться.
Вы готовите абитуриентов в вузы и ссузы, или же ученики занимаются «для себя»?
- Готовлю. У нас «на счету» МАРХИ, Строгановский университет, много колледжей. Одна девочка сейчас готовится поступать во Францию на дисциплину «анимация», мы много занимаемся именно с ней графикой. Еще одна ученица поступила в Вашингтон на отделение «оформление художественной книги»: стала иллюстратором. Она выполнила очень талантливую серию иллюстраций к «Маугли». Я выпускал календари с работами детей, с удовольствием при наличии средств издал бы книгу.
Вы создали собственный бренд под названием «Русский символ». Расскажите, пожалуйста, о нем поподробнее.
- Всегда хотелось носить что-то уникальное, свое, но вместе с тем – традиционное, исконно русское. Выставки и ярмарки ничего интересного не предлагали – однотипные, стилизованные сарафаны для женщин и косоворотки – для мужчин. И тогда я решился на создание собственного бренда, основанного на православной символике: лабарум, кресты, меч стали элементами моих заготовок. Родители моих учеников тоже приобретают одежду с моими рисунками: и себе, и детям. Все началось с футболок, потом ассортимент расширился - пошли банданы, толстовки, шевроны. Сейчас у меня около 100 заказов на толстовки, а возможностей напечатать их нет. Тем, что должны делать человек 6-7, занимаюсь я один: и фотографирую, и выставляю, и езжу за сырьем, единственное – не печатаю пока на станке. Зато все эскизы – исключительно мои. Вещи с разработанной мной символикой носят люди, достаточно известные в медиа и политике – лидер рок-группы «Алиса» Константин Кинчев, активистка Национально-освободительного движения Мария Катасонова. Еще одно направление моей работы – знамена. С ними люди даже ездят на передовую в «горячие» точки.
Какие у Вас творческие планы на ближайшее будущее?
- Закончить серию графических работ из серии «Апокалипсис», продолжать творить в своем стиле: я одновременно всегда веду минимум пять работ, многие пишу лет 10. В графике это картина «Опричнина», в масле – образ Божьей Матери. Хочу закончить модельный цикл и понаблюдать, как мои модели будут смотреться на живописном полотне, превратить вестибюль в Зимний сад: развесить растения, утеплить помещение, чтобы там ребята занимались только природными мотивами. Возможно, привлечь инвестиции на школу. Еще одна моя давняя мечта – создать Музей детского изобразительного искусства. Коллекция нашей школы – несколько сотен первоклассных шедевров, которые никто не видит! Если это будет постоянная экспозиция, или серия сменных, зрители поймут, что детское искусство – это огромная сила. Насколько мне известно, такие музеи существуют только в США, в Нью-Йорке, и у нас в Сибири, в городе Тайга. Развивать «Русский символ»: то, что люди носят на себе, они носят и в себе. А в наше переходное, непростое время символ имеет решающее значение в вопросах самореализации, самопрезентации и самоопределения.
