05.02.2019
Москва
Служба информации Союза Православных Хоругвеносцев и Союза Православных Братств
СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ ХОРУГВЕНОСЦЕВ,
СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ БРАТСТВ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ЗАПИСКИ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
Предлагаем вашему вниманию второй рассказ ветерана-Хоругвеносца Виктора Дмитриевича Кириллова. На этот раз о нелёгком военном пути его родного отца. На наш взгляд рассказ ценен отсутствием какого-либо «героического пафоса» и показывает нам тяжкий труд русского солдата как некую «каждодневную обыденность войны»…
Глава Союз Православных Хоругвеносцев, Председатель Союза Православных Братств, представитель Ордена святого Георгия Победоносца и глава Сербско — Черногорского Савеза Православних Барjактара
Леонид Донатович Симонович — Никшич
Виктор Кириллов
Тятя
(рассказ)
Слово «тятя» означает «отец». В деревнях раньше вместо слова «папа» говорили «тятя». Староверы своих отцов и сейчас ещё зовут тятей. А слово «папа» внедрилось в наш язык из-за бугра, скорей всего от дворян, а потом и от жидо-коммунистов. Потому что дворяне жили от народа обособленно, а жидо-коммунисты и вовсе ненавидели русский народ, и как могли извращали русский язык и традиции русского народа.
Хочу описать несколько фронтовых событий из жизни моего тяти.
Мой тятя родился в 1910 году во Владимирской области, недалеко от города Кольчугин, в селе Борисово, в бедненькой семье моего деда Сергея Исидоровича Кириллова. В семье была лошадь, корова, овцы, куры, дом, изба. Был надел пахотной земли, покос, а также инвентарь и прочие необходимые вещи. С приходом к власти коммунистов в селе образовался колхоз. Сразу же у всех жителей отобрали землю, лошадей и инвентарь, и поэтому многие крестьяне из деревни сбежали в город, в основном в Москву. Вот и мой тятя сбежал.
В Москве он стал работать столяром второй руки, в гостинице «Националь» устроился на работу по починке гостиничной мебели. Ему помог дядя Ваня, который был с ихней деревни. И тятя работал столяром в гостинице до своей мобилизации в армию. Служить ему пришлось на Дальнем Востоке, в строящемся тогда городе Комсомольке-на-Амуре. Отслужив три с половиной года, он демобилизовался и приехал опять в Москву, а точнее в Перовский район Московской области, и стал работать опять столяром. Под жильё он снимал угол в частном секторе на Перовом поле на улице 8-е Марта. В это время он встретил мою мать Иванову Агафью Ефимовну, и они поженились. И сразу же возникла необходимость иметь собственное жильё.
Дальше события развивались таким образом. У тяти было две родные сестры, Мария и Наталья. Мария жила тоже на улице 8-е Марта, а Наталья с мужем на станции Никольское в военном городке. Сёстры моего тяти работали продавщицами, то есть в торговле, и у них водились деньги, знамо дело, у торгашей деньги есть всегда. Поэтому мой тятя решил воспользоваться этим обстоятельством, и предложил им построить на Перовом поле деревянный дом. Дом должен быть двухэтажный на несколько квартир. А себя предложил подрядчиком в строительстве этого дома. За эту услугу ему по договору предлагалась квартира в этом доме. Был составлен договор, найдены ещё жильцы, готовые финансировать эту застройку. И, наконец, после многих хлопотов Перовским горсоветом было выдано разрешение, и выделена бесплатно земля под застройку.
И дело пошло. Тятя стал брать деньги у своих сестёр и у застройщиков. Им был куплен лес-кругляк для стен дома, а также очень много досок на полы в доме и на сарай. Была нанята артель плотников. И работа закипела. Когда тятя брал у сестёр и у застройщиков деньги, то взамен давал расписки, ведь деньги-то были немалые. Тем не менее, застройщики потребовали, чтобы плотники сначала построили им сарай. И мой отец пошёл у них на поводу, какая, мол, разница с чего начать, с дома или с сараев. Так что оно так, но никто не мог учесть и предвидеть того, что началась война. На нашу страну-родину напал подлый враг, фашистская Германия.
В первые дни войны плотников мобилизовали на фронт, и весь материал оказался на улице, ни кем не охраняемый. Тяте тоже пришла повестка, явится на сборный пункт для мобилизации. Тятя пошёл на пункт вместе со своей женой, моей матерью. И потом мать мне рассказывала, что прежде чем явиться на пункт, на медкомиссию, он гвоздём до крови расковырял сам себе ухо, слуховое отверстие, и на комиссии просил, чтобы врачи кричали ему, так как он плохо слышит. Как это ни покажется странно, но ему удалось симулировать от фронта на какое-то время, где-то на один месяц. Потом, мать говорили, его всё равно забрали в армию, но он попал не на фронт, а в город Чебоксары в Чувашскую С.С.Р., где готовили связистов полевой связи. Стояли они в какой-то чувашской деревне, и мой тятя, будучи женатым, познакомился с красивой девушкой-чувашкой, и без зазрения совести дал ей свои Перовские координаты, и эта девушка писала потом письма, а моя мать их читала. Девки в ту пору к тяте липли, так как в молодости он был похож на Сергея Есенина.
Но не всё коту Масленица, наконец-то и мой тятя попал на Калининский фронт в присвоенном ему после учёбы звании сержанта. И вот что он об этом рассказывал.
Стояли они в обороне. Особых боевых действий на ихнем участке фронта не было. Кругом был лес, очень много было снега, по пояс. А под снегом, копни на штык землю, и вода, так что ни хорошей землянки-блиндажа, ни полнопрофильного окопа не выроешь. А немец (то есть немцы) постоянно обстреливал наши позиции и лес из миномётов. И вот пропала связь с соседним подразделением, и командир приказал найти обрыв провода, и восстановить связь. Старшим группы назначили сержанта Кириллова, моего тятю. Группа была человек из двенадцати, так как нужно было прокладывать в глубоком снегу след, а сержант Кирилов нёс катушку с проводом. И вот шли они шли, и вдруг громкий окрик по-немецки: «Хальт» - «Стой», и тут же немец бросил гранату, ранив двух бойцов, одного в живот, а другого, как Ахилла, в пятку. Но наши не растерялись. Тятя вынул кусачки и откусил телефонный провод от катушки, подхватили раненых, и по своему следу как можно поспешнее отступили, а он, немец, стал бросать по лесу мины из миномётов, но никого больше не ранило.
Далее события развивались так. Войска стали передислоцировать куда-то в другое место, большие массы пехоты шли пешком ночами. Шёл и взвод связи моего тяти. Проходили за ночь по сорок километров. Имущество связи везли на телеге, запряжённой лошадью. Все были измучены, некоторые на ходу засыпали. Лошадь была измучена так, что отказывалась везти телегу дальше, совершенно не реагировала на побои, её нещадно били, пытаясь сдвинуть с места, а один офицерик достал наган и начал стрелять рядом с ухом лошади, но всё было тщетно, лошадь стояла и не шла. Крестьянская душа моего тяти возмутилась, но что он мог тогда сделать. Потом он говорил, её бы нужно было распрячь хотя бы на один час и покормить, а он, дурак, стреляет.
И так шли они дальше по какой-то высоте, по дороге. А под высотой была ещё одна дорога, шла она паралелльно нашей, и по этой дороге шли немцы. Между немцами и нашими солдатами было метров сто – сто пятьдесят, наши видели их, а они наших. И никто ни в кого не стрелял. Тятя говорил, снизу слышалась немецкая речь, как будто лают собаки. Закончилось тем, что у них наши отбили обоз, и мой тятя восхищался ихними конями, говорил, что они огромные, как слоны, хвосты у них короткие, а копыта, как сковородки. Так же было много телефонного провода разных цветов, лёгкие, удобные катушки для прокладки телефонных линий. Для сравнения, у нас катушек не было совсем, их между боями делал один боец из железных бочек, бывший кузнец из Каширы по фамилии Тимошин. А самое главное много телефонных индукторных аппаратов (индукторные, значит, со звонком). У наших аппаратов нужно было постоянно держать трубку на ухе, чтобы не пропустить какое-либо сообщение, а если заснёшь-пропустишь, за это могли сразу расстрелять. Кстати, такой случай расстрела одного бойца у них был. Был этот боец мордвин по национальности, он из винтовки прострелил себе руку, надеясь, что его комиссуют с фронта, но не тут-то было, вокруг раны остался ожог, видно он не знал, что стреляться надо было через буханку хлеба, тогда бы ожога не было. Кончилось всё тем, что этого бойца застрелил командир комендантского взвода, вынул наган и выстрелил ему в затылок перед строем бойцов. Труп скатился в овраг. На всех это подействовало устрашающе.
Ну, вот, наконец, войска заняли позиции в Орловской области. Подразделение, в котором воевал мой тятя, заняло позицию в деревне с красивым и романтическим названием Сетухи. И вот капитан, командир взвода связи, приказал тяте:
- Сержант, оборудуйте вот в этой избе узел Полковой связи.
А населения в этой деревне никого не было, их угнал немец. Но мой тятя сказал капитану:
- Разрешите к вам обратиться?
- Да, конечно, обращайтесь сержант…
Тятя и говорит капитану:
- Безусловно ваш приказ я выполню, но нас завтра не будет в живых!
Капитан, а он был из Ленинграда, был весьма удивлён:
- Сержант, почему вы так думаете?!
- А вот почему, - ответил тятя, - в Сетуках стоял немец, а теперь он на высоте, и стоит от нас в километре-полукилометре. Немец хитрый, воевать он умеет. Наверняка деревня у него пристреляна. И мы не успеем проснуться, как нас не будет.
Капитан задумался, и спросил:
- А что ты предлагаешь?
- Давайте выроем блиндаж метров на двести ближе к передовой. Туда немец стрелять не будет.
Так они и решили. Бойцы вырыли большую глубокую яму, потом разобрали в деревне избу, брёвна перенесли и спустили сруб в эту яму, а потом сверху положили ещё бревна в три наката и насыпали на них много земли, и здесь же оборудовали ещё один узел связи, запасной. А в той избе, что называл капитан тоже оборудовали узел связи. А ещё прорыли ход сообщения, который из подполья избы шёл в блиндаж. И вот что произошло дальше через день другой. Тятя дежурил у телефона, сидя в подполе избы, там был оборудован узел телефонной связи. И вот рано утром на рассвете немцы начали массированно вести огонь по Сетухам. Тятя выразился: артналёт из множества пушечных стволов и из миномётов. Один из снарядов попал в валун. Изба-сруб стоял как раз на валунах. Тятю кантузило, из носа и ушей пошла кровь, а всё лицо было покрыто мелкими занозами. Удар снаряда был очень силён, но к счастью валун выдержал не раскололся, хотя изба тут же загорелась. И тятя наверняка бы сгорел, но его спас отрытый ранее ход сообщения, и по нему он смог выбраться из горящего дома и добраться до блиндажа. Кстати, в блиндаж не попал ни один снаряд, немцы били только по деревне. Во время немецкого обстрела связь не нарушалась, так как было проложено несколько ниток связи. Если перебивало один провод, то его дублировал другой, и связь не пропадала, и связисты были целы.
После «артналёта», рассказывал тятя, они прошли по деревне, и им открылась дикая, ужасная картина. Немцами был уничтожен наш полевой госпиталь. На фоне цветущих садов кругом валялись убитые искалеченные люди, были убиты врач, девушки-медсёстры, на яблоневых цветущих ветвях висели людские кишки, были убиты все раненые, много бойцов, а также все кони, уничтожены телеги и весь госпитальный инвентарь. После всего этого увиденного ужаса капитан сказал моему тяте: «Спасибо!». А потом всегда с тятей советовался.
Хочу поделиться ещё одним случаем из фронтовой биографии моего тяти, сержанта Кириллова Дмитрия Сергеевича. Обмундирование на фронте было неважное, у тяти вместо сапог были ботинки с обмотками, обмотки постоянно раскручивались, а ботинки всё время были мокрыми, а сменить их на сапоги было не реально. Поэтому он достал крепкие немецкие сапоги, и за две ночи, сидя у коптилки в блиндаже, он их переделал под свою ногу, ушил голенища и убавил мыски сапог, а в этом деле он разбирался, потому что в юности учился у сапожника на дому в людях. В результате ноги у него стали постоянно сухими, но благополучие длилось не долго. А дело в том, что к ним в подразделение после курсов прибыл молодой лейтенант и, увидав на тяте добротные сапоги, приказал ему немедленно их снять. Но мой тятя тут же доложил об этом произволе капитану, а капитан тут же вызвал этого сосунка лейтенанта и сделал ему внушение, сказав, что они с сержантом Кирилловым прошли много военных дорог и что сержант – человек исполнительный, добросовестный и смелый, а вот мол тебя, лейтенант, мы ещё не знаем, что мол не смейте больше приставать к сержанту. Но на этом дело не кончилось. В первом же бою этот лейтенант был ранен в обе ноги и был отправлен в госпиталь. Больше в подразделении он не появлялся. Промыслительно, не правда ли!
Дальше тятя говорил о наступлении. Задача пехоты идти вперёд и меткими выстрелами, а также гранатами и штыками поражать немцев. Связисты тоже идут с пехотой и тянут связь. И вот пошли они в наступление, а немец стреляет по нам из орудий и миномётов, от мины осколки летят горизонтально, от снаряда навесом, как бы фронтально. И наша пехота, не выдержав обстрела, чтобы сохранить себя, залегла, а немец бьёт шрапнелью (шрапнель – это когда снаряд врывается в воздухе, и осколки поражают сверху). Тятя достал из чехла сапёрную лопатку и стал окапываться, сначала холмик впереди головы, потом с боков, а потом в глубину, и очень быстро появляется окопчик. Многих бойцов такие окопчики спасли жизнь в этом бою. Тяте в каску попал осколок, а также попал второй осколок в поднаряд сапога (поднаряд – кожаная подкладка). После попадания в каске осталась вмятина от осколка, голова потом какое-то время болела, а подъем ноги осколком слегка обожгло. А бойцы, которые потеряли свои каски и побросали свои лопаты, многие из таких разгильдяев, погибли, потому что самый маленький осколок, попав в голову сразу же убивал на смерть. Тятя говорил мне: «Витя, если начнётся война, никогда не бросай каску и сапёрную лопату».
Потом тятя попал на 2-й Белорусский фронт, которым командовал генерал Рокоссовский. Здесь в Белоруссии пришлось форсировать реки Березну, Сож и Нарев. Березну форсировали без особых приключений, а вот река Сож оказалась очень опасной. Через эту реку натянули на уровне воды канат, и бойцы в брод один за другим, держась за канат, переходили на другой берег, но всё равно многие тонули. Мой тятя очень плохо плавал, потому что негде было научиться, в ихней деревне все плохо плавали. Так его выручила смекалка, он снял с себя всё обмундирование, связал всё в узел, и этот узел повесил, или как-то надел себе на голову, чтобы в любой момент можно было в воде его скинуть с себя, а автомат ППШ висел через плечо, и таким образом благополучно добрался до противоположенного берега реки Сож.
Потом тятя участвовал в боевой операции по расширению Наревского плацдарма. Река Нарев уже, кажется, на территории Польши. Все шли в наступление, в том числе мой тятя и все связисты. Немцы вели по наступавшим артиллерийский огонь. И вдруг тятя почувствовал, что как будто ему ошпарили кипятком бедро левой ноги, взглянул, а из ноги хлещет кровь. Он сразу же закричал: «Помогите! Меня ранило!», и от боли заплакал, потом сполз в воронку, спрятаться от снарядов, и потерял сознание. Сколько пробыл без сознания, он не помнил. Очнулся. Лежит на носилках. Нога замотана одеялом, пропитанным кровью. Потом он оказался в Госпитале, в городе Остров-Мазовецкий, в Польше. Как туда попал, он не помнил.
Потерял почти всю кровь, медсёстры еле смогли взять из пальца кровь на анализ. Потом предстояла операция. Тятя отдал хирургу золотые часы с руки и упросил его не ампутировать ногу. Пролежал в госпитале он шесть месяцев. За это время два раза вырезали ему из раны так называемое дикое мясо. Рана срослась, плохо, но, наконец, стала заживать. В госпитале тятя чинил бойцам часы, рядовым делал бесплатно, а с офицеров брал деньги, потому что им платили. Ходил по городу гулять, покупал за злоты калорийные булочки в польском магазине. Поляки говорили: «Добже пан, добже», но было заметно, что они нас ненавидят. Заходил в костёл и пробовал там играть на органе, говорил, что в костёле очень мрачно. Про польских девушек отзывался так, что все они красивые и все простушки. Откуда он мог знать? Но ведь знал же, однако…
Дальше события развивались таким образом. Пробыв на лечении шесть месяцев, тятю выписали и с тремя молодыми солдатами отправили снова на фронт. Ходил он, хромая и опираясь на клюшку, а нога была похожа на кость, обтянутой кожей. Сначала он прибыл в города Торн, а затем в город Монар-верде, что в 70-ти километрах от столицы Третьего рейха – Берлина, и был распределён в какую-то часть. И вот он рассказывает дальше, что сидит, говорит, в казарме и вдруг повсюду стали радоваться, выстрелы и крики, война кончилась. Наши ребята бойцы ездили смотрели на Берлин, а мой тятя не поехал.
За свою службу он был награждён орденом Красной звезды и двумя медалями «За отвагу». Это и сейчас у меня хранится. Сейчас у меня хранится тятина солдатская книжка, вся запятнанная тятиной кровью, а орден Красной звезды у меня украли мусора из г.Железнодорожного, когда делали в моём доме незаконный обыск. Вернувшись домой, тятя привёз из Германии трофеи: часы Шпрея с тяжеленными гирями, часы настенные, три костюма, несколько часов (штамповка, они долго не служили), две паяльные лампы. До сих пор не могу понять, как он всё это допёр, история об этом умалчивает.
Но этот рассказ будет не полным, если не описать, как застройщики отнеслись к приезду с фронта моего тяти. Ведь он взял у них перед войной крупную сумму денег на стройматериалы и на оплату труда плотников. А пока он воевал все брёвна и доски растащили на дрова, топились все, кому не лень. И вот его родные сёстры, Наталья и Мария, входившие в число застройщиков, подали на своего родного брата в Перовский наргорсуд коллективное заявление, чтобы через суд взыскать с моего тяти деньги, которые они ему давали, ведь у них были тятины расписки, и они ими фигурировали. Тяте пришла повестка явиться в нарсуд г.Перова, но один добрый человек дал тяте дельный совет, не доверять судье мужчине, так как он взяточник. А чтобы дело разбирала судья Шатохина. Заседание отложили и перенесли на другой день. Судила уже Шатохина. И вот судья спрашивает Марию:
- Говорите, брал у вас брат деньги?
- Брал, - отвечает.
Такой же вопрос задаёт Наталье. А потом спрашивает опять же Наталью:
- А где вы были во время войны?
Та отвечает:
- Я была в эвакуации под Владимиром?
Судья опять спросила:
- Что вы там делали?
- Мы постоянно играли в карты, в дурака и в аулину, - отвечает Наталья.
А судья им и выдаёт:
- Почему же вы не сторожили материалы? Сидели бы на брёвнах и сторожили материалы, - а потом продолжила сёстрам и дольщикам, - Как вас только земля носит, эгоистичные, глупые негодяйки?!! Это не брат вам должен, а вы ему должны! Он на фронте защищал нашу страну, и в том числе воспролил кровь, заслужил награды, а вы его судить… Бессовестные, хищные вы дуры! Считаю ваш иск не обоснованным. Вообще-то вас надо судить самих! Ваш брат вам ничего не должен. Судебное заседание считаю законченным. Судья Шатохина.
Когда все вышли из суда, сёстры подошли к тяте и сказали ему, если не выплатит им долг, то они его проклянут… И тятя им несколько лет выплачивал.
Конец.
