22.03.2018
Москва
Служба информации Союза Православных Хоругвеносцев и Союза Православных Братств
СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ ХОРУГВЕНОСЦЕВ,
СОЮЗ ПРАВОСЛАВНЫХ БРАТСТВ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
С НАЗВАНЬЕМ КРАТКИМ - РУСЬ
Да, сильно отличаются поэты еврейские от поэтов русских. Очень сильно. Ну, что ж, стихи Эдуарда Багрицкого мы разобрали, а теперь давайте вернёмся к Анне Ахматовой. Вот ещё одно её трагическое русское стихотворение:
Другие уводят любимых, —
Я с завистью вслед не гляжу.
Одна на скамье подсудимых
Я скоро полвека сижу.
Вокруг пререканья и давка
И приторный запах чернил.
Такое придумывал Ка?фка
И Ча?рли изобразил…
…Меняются ли?ца конвоя,
В инфаркте шестой прокурор…
А где-то темнеет от зноя
Огромный небесный простор.
И полное прелести лето
Гуляет на том берегу…
Я это блаженное «где-то»
Представить себе не могу.
Я глохну от зычных проклятий,
Я ватник сносила дотла.
Неужто я всех виноватей
На этой планете была?
Как сейчас принято говорить – «no comment»… Хотя, впрочем, очень интересны строки: «Такое придумывал Кафка, И Чарли изобразил…» - то есть перед нами мир «придуманный» евреями, только из Австрии и Америки он переехал в Россию… А ведь не только у Анны Ахматовой в русском XX-м веке были: «муж расстрелян, сын в тюрьме, помолитесь обо мне…». Вот лагерные стихи Варлаама Шаламова:
… И я стонал в клещах мороза,
Что ногти с мясом вырвал мне,
Рукой обламывал я слезы,
И это было не во сне.
Там я в сравнениях избитых
Искал избитых правоту,
Там самый день был средством пыток,
Что применяются в аду.
Я мял в ладонях, полных страха,
Седые потные виски,
Моя соленая рубаха
Легко ломалась на куски.
Я ел, как зверь, рыча над пищей.
Казался чудом из чудес
Листок простой бумаги писчей,
С небес слетевший в темный лес.
Я пил, как зверь, лакая воду,
Мочил отросшие усы.
Я жил не месяцем, не годом,
Я жить решался на часы.
И каждый вечер, в удивленье,
Что до сих пор еще живой,
Я повторял стихотворенья
>И снова слышал голос твой.
И я шептал их, как молитвы,
Их почитал живой водой,
И образком, хранящим в битве,
И путеводною звездой.
Они единственною связью
С иною жизнью были там,
Где мир душил житейской грязью
И смерть ходила по пятам…
… И я хвалил себя за память,
Что пронесла через года
Сквозь жгучий камень, вьюги заметь
И власть всевидящего льда
Твое спасительное слово,
Простор душевной чистоты,
Где строчка каждая – основа,
Опора жизни и мечты
Вот потому-то средь притворства
И растлевающего зла
И сердце все еще не черство,
И кровь моя еще тепла.
А вот может быть ещё более пронзительный Русский Дух, о котором когда-то упомянул Пушкин. Только не весёлый, не сказочный, а Русский Дух XX-го века. Николай Рубцов:
Я люблю судьбу свою,
Я бегу от помрачений!
Суну морду в полынью
И напьюсь,
Как зверь вечерний!
Сколько было здесь чудес,
На земле святой и древней,
Помнит только темный лес!
Он сегодня что-то дремлет.
От заснеженного льда
Я колени поднимаю,
Вижу поле, провода,
Все на свете понимаю!
Вот Есенин —
на ветру!
Блок стоит чуть-чуть в тумане.
Словно лишний на пиру,
Скромно Хлебников шаманит.
Неужели и они —
Просто горестные тени?
И не светят им огни
Новых русских деревенек?
Неужели
в свой черёд
Надо мною смерть нависнет,-
Голова, как спелый плод,
Отлетит от веток жизни?
Все умрем.
Но есть резон
В том, что ты рожден поэтом.
А другой — жнецом рожден…
Все уйдем.
Но суть не в этом…
А вот ещё его же:
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки
Сам не знаю, что это такое...
Я не верю вечности покоя!
А вот ещё:
Слухи были глупы и резки:
Кто такой, мол, Есенин Серёга,
Сам суди: удавился с тоски
Потому, что он пьянствовал много.
Да, недолго глядел он на Русь
Голубыми глазами поэта.
Но была ли кабацкая грусть?
Грусть, конечно, была… Да не эта!
Вёрсты всё потрясённой земли,
Все земные святыни и узы
Словно б нервной системой вошли
В своенравность есенинской музы!
Это муза не прошлого дня.
С ней люблю, негодую и плачу.
Много значит она для меня,
Если сам я хоть что-нибудь значу.
И обоих убили. Есенина после длительных пыток повесили, Рубцова задушили. А вот один из трёх убитых сатанистом Авериным Оптинских иноков иеромонах Василий (Росляков). Его пронзили ритуальным мечём с выгравированной на клинке надписью – «666»…
…Полки басурманские Бог истребил,
Вознес над дубравами наши знамена,
Хвалу каждый воин тогда возносил,
Целуя края почерневшей иконы.
Он видел, что землю не силой обрел,
Не крепкой дружиной, а промыслом тайным,
Затем и с молитвой в сражения шел,
Храня под рубахою Крест Православный…
… Но нас ненавидят за Имя Христа,
Скрепляют ругательства высшей печатью,
И входят со смехом в святые дома,
Молящихся там находя для распятья.
За что нам такая жестокая месть?
За что нам такие великие плачи?
Неужто врагам нашим нечего есть,
И мы от них хлеб по запазухам прячем?
О Господи, прежние дни помяни,
Воздай нам за скорби Святой благодатью,
Тогда мы поднимем знамена свои,
С двуглавым орлом и Христовым Распятьем.
А вот стихотворение, которое я приводил уже не раз, ибо в этой картине выражена сама Суть, сама Истина Русского XX-го века. Ярослав Смеляков:
Когда встречаются этапы
Вдоль по дороге снеговой,
Овчарки рвутся с жарким храпом
И злее бегает конвой.
Мы прямо лезем, словно танки,
Неотвратимо, будто рок.
На нас - бушлаты и ушанки,
Уже прошедшие свой срок.
И на ходу колонне встречной,
Идущей в свой тюремный дом,
Один вопрос, тот самый, вечный,
Сорвавши голос, задаем.
Он прозвучал нестройным гулом
В краю морозной синевы:
"Кто из Смоленска? Кто из Тулы?
Кто из Орла? Кто из Москвы?"
И слышим выкрик деревенский,
И ловим отклик городской,
Что есть и тульский, и смоленский,
Есть из поселка под Москвой.
Ах, вроде счастья выше нету -
Сквозь индевелые штыки
Услышать хриплые ответы,
Что есть и будут земляки.
Шагай, этап, быстрее, шибко,
Забыв о собственном конце,
С полублаженною улыбкой
На успокоенном лице.
А вот стихотворение из цикла «Тюремная лирика, стихи, проза, рассказы» на сайте «Пацанский форум» И.Л.Кучин «Нищенка»:
Я каждый день хожу одной тропой,
И каждый день в глазах ее печаль,
Стоит она с протянутой рукою,
Стоит она, укутанная в шаль.
Стоит она без Родины, без флага,
В платочке сером, с песней на устах.
Как проклинал судьбу свою бродяга
И как с сумой тащился на плечах.
Так пой же, пой мне песню без ответа,
Вот так и я, судьбу свою кляня,
Брожу один по белу свету
Без друга, без жены да без коня.
Навис туман над высохшей рекою,
Белеет церковь где-то на краю,
И нищенке с протянутой рукою
Монетки я с орлами подаю.
Возьмет она - глаза ее косые,
Рука дрожит, крестя меня вослед.
И в этом есть наверно вся Россия,
И еще будет сотни тысяч лет.
Да и я сам ,в начале 90-х, когда нищенки в Москве стояли на каждом углу, кстати, сейчас это снова нарастает, написал подобное стихотворение:
Мать-Родина в метро стоит одна,
Безпомощно протягивая руку,
И глаз невыразимых глубина
Почти уже не выражает муку.
В платке пуховом, в стареньком пальтишке,
С глазами устремлёнными во тьму, –
Где русские бездомные мальчишки
Мечтают сесть на чёртову иглу.
Мать-Родина! Какое униженье,
Какое горе вынести дано,
И сколько это жуткое виденье
Нам видеть в этой жизни суждено?..
Тебя терзают звери олигархи
И за границу плоть твою везут…
Три нищенки у Иверской под аркой
Молитву твоим голосом поют.
А помнишь, ты звала нас всех на битву?
На страшную Священную Войну, –
Был горизонт отточен словно бритва, –
И мы пошли, по зову твоему.
И мы пошли – пошли и победили,
И много нас тогда легло в бою,
Наверно, мы тогда другими были,
Сильней любили Родину свою.
Мне и теперь черты твои знакомы, –
Всё та ж печаль легла у складок рта,
Лишь оренбургский твой платок пуховый
Истёрся вдым, до самого до тла.
Как будто тень, той – грозной и суровой,
Стоишь в метро с протянутой рукой,
И Ангел Света – Ангел Бога-Слова
Стоит всегда незримо за тобой.
Мать-Родина! Какие униженья,
Какое горе вынести дано!
Какой великий Суриковский гений,
Положит этот лик на полотно?
Не в кандалах, закованная в цепи,
На санях увозимая в Сибирь,
Не тёмной ночью по безкрайней степи
Бредёшь одна, поющая псалтырь,
Но здесь, на “Комсомольской”, средь зовущих
Купаться в Мёртвом море голосов,
Бездомная, в кипящей жизни гуще,
Среди бродяг, бомжей и мертвецов…
Стоишь одна, стоишь подобно тени,
С испуганно протянутой рукой,
Какой великий Достоевский гений,
Навек запечатлит тебя такой?…
Вот это всё и есть пронизанная Русским Духом Русская поэзия XX-го века. И уверяю вас, она продолжится ещё. Ибо Русскую поэзию, живующую в душе Русского человека ни остановить, ни убить нельзя…
Глава Союз Православных Хоругвеносцев, Председатель Союза Православных Братств, представитель Ордена святого Георгия Победоносца и глава Сербско — Черногорского Савеза Православних Барjактара
Леонид Донатович Симонович — Никшич
